Разбили еще одно окно с другой стороны. Костя судорожно рванулся к выходу.
— Куда?! На место! — Куник затолкал Костю в проем между койками. — Подъе-ем! — орал он тонким голосом не соответствующим его огромному волосатому туловищу, — Подъем!..
Женька сидел на корточках возле Люсеньки, пытаясь отодрать ее руки от лица. Сквозь пальцы высачивалась кровь и текла в рукава голубой кофточки.
— Люся, Люся, — задыхаясь, бормотал Женька. — Ну, чего ты?.. Покажи, Люсенька… посмотрим…
Стекла лупили с разных сторон. Пряжки ремней, проламывая стекло, заныривали в казарму и исчезали, вытянутые наружу. Сразу стало холодно. В разбитые окна летели камни и мат.
Бабай метался по роте.
— Чего такое?! — Он подскочил к сидящему на корточках Богдану, вцепился ему в плечи. — Чего?!
— Воды! — отшвырнул его Женька. — Воды дай!
Куник вырвал у Бабая из рук графин, выскочил из казармы. И тут же ворвался назад, держась рукой за окровавленное плечо. В другой руке было зажато отбитое горлышко графина.
— Вторая рота. Блатные, падла! — рычал он. — Подъе-ем!.. Без гимнастерок!..
Холодная казарма гудела. Молодые соскакивали с верхних коек и испуганно одевались, не попадая в штанины. Двоих залежавшихся Куник сдернул сверху.
— Кому не касается?! — орал он. — Без гимнастерок! Строиться! Ремни на руку, вот так!
— Рота, отставить! — всунулся было Брестель, вспомнив, что он за начальника.
— Кыш, шушера! — Куник дал ему по башке.
— Дай ему, чтоб на гудок сел! — посоветовал прояснившийся уже Миша Попов, стаскивая узкую перешитую гимнастерку. — Раскомандовалась, сучка квелая…
— Холодно без хэбэ! — вякнул кто-то.
— Кому холодно?! — обернулся Куник. — Строиться! Рота, слушай мою команду!..
За окнами с одной стороны казармы стало светло — врубили прожектора на плацу.
— Уходят! — радостно заорал молодой у окна.
Костя рыпнулся в ту сторону: действительно, солдаты бежали через плац к казарме второй роты.
— Суки! — ощерился Куник, подстегнутый неожиданным отступлением нападавших. — Четвертая рота! За мной!.. На плац!.. Без гимнастерок!..
Выход казармы был узкий, в одну половину двери, и четвертая рота вытекала наружу в холодную ночь тонким ручьем. Оба пожарных щита у выхода уже разобрали и сейчас со щитов срывали красные конусные ведра.
Раздетая, в белых нижних рубахах, четвертая рота скучилась у торца казармы. Впереди был пустой, ярко освещенный бетонный плац, подернутый ночным ледком.
— Одесса! — заорал Куник. — Музыку вруби!
Коля Белошицкий вылущился из гудящей толпы и послушно полез по железной лестнице в кинорубку.
Над плацем женскими голосами громко заныли битлы.
Белошицкий вниз не спустился.
Костя лихорадочно перебирал глазами роту: «Фиши нет, Нуцо нет, а я, я-то почему здесь? Зачем я-то? Мне ж домой!..» От зависти к отсутствующим Фишелю и Нуцо у Кости схватило живот. Он чувствовал: будет что-то страшное, о чем пока не знает этот волосатый идиот Куник, и Богдан не знает, и Миша Попов. Только он, Костя, знает…
«Господи, — стонал про себя Костя, — ведь убьют!..» Анашовый кайф вылетел из его головы, как и не было. Просто так убьют, ни за что! Пусть они все передохнут: Куник, Богдан, Миша… Он же к ним не относится. Он же не с ними. Он другой! Другой!
А Нуцо был здесь. Выпорхнул из-под руки Куника и стал с ним рядом. С лопатой, к которой прилипла уже знакомая вонь. Он преданно смотрел на Куника, ожидая команды, и улыбался.
— Фиша где?! — крикнул ему Костя. — Где Фишка?
— За губарями побег! Валерка велел! — блеснул зубами цыган.
Поджарый Нуцо нетерпеливо прыгал вокруг огромного Куника.
— Пошли! Чего стоим? Холодно!
«Тебя кто звал?! — стонал про себя Костя. — У тебя ж отмазка!..»
Темная казарма второй роты молчала вдалеке, казалась спящей.
Над трибуной полоскался распяленный кумачовый транспарант: «Военный строитель! В совершенстве овладей своей специальностью!»
— За мно-ой! — Куник крутанул в воздухе ремнем, как шашкой, и двинул по диагонали плаца ко второй роте.
Четвертая с лопатами, ломами наперевес, галдя, повалила за ним, пряжки мотались у колен.
— Не бзди, мужики! — орал Куник. — Главное, всей хеврой навалиться!..
— «О-о ге-ол!..» — стонали битлы.
Куник был уже на середине плаца, как вдруг перед ним оказался Бурят. В расстегнутом кителе, в тапочках, Бурят судорожно цеплял на рукав красную повязку дежурного.
— Четвертая рота! Стой на место!.. Приставить ногу к ноге! — Запутавшись в командах, он обеими руками уперся в волосатую Сашкину грудь.
— Мочи Бурята!
Куник, не останавливаясь, отгреб Бурята в сторону. Тот отлетел, упал, заверещал что-то, фуражка покатилась по плацу. Рота валила дальше, за Куником.
До казармы оставалось шагов тридцать. Вторая по-прежнему молчала. Становилось жутко. Видимо, это почувствовал и Куник.
— Не бзди, мужики! — снова заорал он и орал так через каждые два-три шага.
Шел и орал, уже даже не оборачиваясь.
Женька со Старым рванулись вперед, чтобы не отстать от Куника. Костя тоже пошел быстрее. Женька держал в руке арматурину. Старый просто шел, шел без всего, ссутулившись по-пожилому, похожий на мастерового из фильма «Мать».
— Сука старая!.. — всхлипнул Костя, со злобой взглянув на свой кулак, в котором был зажат ремень.
Опять Старый умнее всех, ремня нет — вины меньше.
Женька хлопнул его по плечу:
— Чего ты?
— Ничего! — огрызнулся Костя, стряхивая его руку.